Опусы в хорошем окружении
Александра фон Цемлинского как-то неловко назвать малоизвестным композитором — западный музыкальный мир давно уже вернул его творчество в филармонический оборот, да и на отечественной сцене его музыка время от времени появляется. Пускай хотя бы концертной: оперы Цемлинского, столь популярные в немецкоязычных театрах "веймарской" эпохи, наши театры ставить пока не берутся, но случаев более или менее пристального дирижерского интереса уже хватает. Цемлинского играли у нас и Валерий Гергиев, и Геннадий Рождественский, а тот же Владимир Юровский впервые исполнял в Москве его музыку добрых десять лет назад.
Спрос на Цемлинского объясним, быть может, даже более, чем в случае других dii minores австрийской музыки первой половины прошлого века, которых тоже стали вспоминать в последние десятилетия, вроде, скажем, Эриха Корнгольда. Это и броские подробности биографии, художественной и человеческой, — Цемлинского успел, в гроб сходя, благословить (заодно, правда, и пожурить за модернизм) Иоганнес Брамс, сложные, хотя весьма насыщенные взаимоотношения связывали его с Малером; он был учителем Шенберга, он был экстраординарным моцартовским дирижером, для которого нашлось восторженное слово даже у желчного Стравинского, и он, наконец, умер в нищете и забвении на заокеанской чужбине. Но это и крайне свооебычный извод традиции позднего романтизма, который тем интереснее сравнивать с музыкой того же Рихарда Штрауса.
В "Лирической симфонии в семи песнях", написанной для сопрано и баритона с оркестром на тексты немецких переводов Рабиндраната Тагора, видят важную реплику в диалоге Цемлинского с Малером, продолжавшемся даже тогда, когда Малер давно лежал в могиле ("Лирическая симфония" закончена в 1923 году) — перекличка с использованием восточной поэзии в малеровской "Песне о земле" лежит на поверхности. К чести Владимира Юровского, его трактовка шла дальше простой попытки доказать, что напрашивающееся сравнение Цемлинскому не вредит. Красивая, изысканно-пряная, полная реверансов скорее европейскому символизму, чем чистой ориенталистике партитура "Лирической симфонии" предоставляла певцам поле для если не оперного, то хотя бы ораториального по своей масштабности высказывания, и солировавшие сопрано Татьяна Моногарова и баритон Альберт Шагидуллин с редкими адекватностью и тактом пользовались этой возможностью. И даже любезная попытка донести до публики непременно все-все-все, поручив Василию Лановому и актрисе "Современника" Светлане Ивановой читать между частями "Лирической симфонии" соответствующие поэтические тексты в русском переводе, казалась рядом с самой музыкой немного лишней, слишком уж дидактичной.
Хотя — и это в проектах Владимира Юровского часто бывает одной из самых притягательных подробностей — без чисто просветительского посыла эти концерты действительно сложно представить. В первый из двух вечеров "предисловием" к опусу Цемлинского был Второй фортепианный концерт Брамса (с солирующим Рудольфом Бухбиндером), зато во второй дирижер поставил рядом знаменитый опус 17-летнего Моцарта, симфонию N 25, и не менее знаменитую элегию 80-летнего Рихарда Штрауса, его "Метаморфозы", сочинявшиеся в последние месяцы Второй мировой войны, и обозначенная Владимиром Юровским система связей и аллюзий, замкнутая на фигуре Цемлинского, действительно читалась. Впрочем, что в светлой, привольной и уютной игре струнников ГАСО, исполнявших "Метаморфозы", что в плотном и жилистом Моцарте читался еще и не менее приятный отчет о сегодняшнем состоянии оркестра.