Владимир первой степени

Новейшая история ГАСО — это сказка о том, как ум побеждает смерть неизвестным современной России способом. Сказка потому, что все происшедшее с некогда главным столичным симфоническим брендом за последний с небольшим год иначе как чудом и не назовешь. В прошлый раз ГАСО гастролировал в Петербурге четыре года назад, еще при прежнем худруке Марке Горенштейне, являя собой плачевной зрелище: торжество посредственности и солдафонской муштры, нулевой уровень художественного самосознания — о былой славе бывшего Светлановского оркестра тогда напоминало лишь его громкое имя. Господин Горенштейн провел за пультом ГАСО девять безмятежных лет, оркестр (при показательном невмешательстве прессы и власть имущих) медленно умирал, пока в октябре прошлого года скандальная ситуация не разрешилась наконец наилучшим из возможных образов — коллектив возглавил западник и интеллектуал, гражданин мира и самый авторитетный из современных российских дирижеров Владимир Юровский. За этим уникальным для сегодняшней российской действительности опытом цивилизованного реформирования некогда могущественного, но в последние годы прозябавшего в безвременье культурного института с особой завистью следили из Петербурга — города, присутствие в котором призраков Георгия Товстоногова и Евгения Мравинского по-прежнему куда более заметно, чем достижения их преемников. 

Когда 20 лет назад Театр на Таганке распался на две труппы, бунтовщики заняли новую сцену, а объединившиеся вокруг Юрия Любимова актеры остались в старом здании, на одной из его стен появилась легендарная надпись: "В соседнем театре есть все, но ничего нет. У вас ничего нет, но зато у вас — все". Эта парадоксалистская максима на редкость точно отражает суть перемен, происшедших с ГАСО за минувший сезон. Избавляться от наследия тоталитарного режима непросто: масштаб проделанной работы очевиден — за весь концерт со сложнейшей программой не было сделано, в сущности, ни одной критической исполнительской ошибки,— но в плане осмысленности, свободы и культуры ансамблевого музицирования оркестр, разумеется, все еще уступает подопечным Валерия Гергиева и Михаила Плетнева. Все это, как показало выступление ГАСО на "Площади Искусств", впрочем, перестает иметь решающее значение, когда к дирижерскому пульту выходит Владимир Юровский и все внимание аудитории приковывает захватывающая игра музыкальной мысли — что в сыгранной с нездешней дотошностью и тщанием Третьей симфонии Валентина Сильвестрова, что в Пятой симфонии Густава Малера, прозвучавшей в исполнении московских гостей звонким щелчком по носу кичащемуся своей малеровской традицией Петербургу. 

Интерпретация Владимира Юровского и впрямь достаточно радикально переосмысляет партитуру, которую в Петербурге знают главным образом по трактовке Валерия Гергиева. К Пятой симфонии шеф ГАСО заходит не с парадного входа музыкального романтизма, а с черной лестницы искусства ХХ века — вслед за Теодором Адорно понимая Малера как предтечу модернистского искусства вообще и нововенской школы в частности. Малер без натужных истерик, без достоевщины и мегаломании, без вульгарного экстатического пафоса и без сладостного тления a-ля "Смерть в Венеции" Висконти — но зато с непривычно ясным рельефом формы, с бережно прослушанной и высветленной многоэтажной фактурой, с такой неожиданной у отечественного оркестра фешенебельной венской элегантностью третьей части, с тщательно срежиссированными кульминациями, на которых дух захватывает почище, чем на американских горках, и главное, с всеобъемлющей властью созидательной дирижерской воли. Дебютировав на сцене Большого зала филармонии с новым для себя коллективом, господин Юровский поставил в неловкое положение организаторов фестиваля "Площадь Искусств": отныне его выступлением будет мериться все происходящее на главной концертной площадке Петербурга — и сравнения эти будут отнюдь не в пользу ее постоянных резидентов.